3 апреля 1937 года советские газеты сухо сообщили об отставке Генриха Ягоды — человека, чьё имя ещё вчера заставляло трепетать даже самых стойких. Формально — за «должностные преступления», но в эпоху, когда обвинения плелись из воздуха, как паутина, это звучало почти издевательски. Уже через несколько дней страна узнала: вчерашний «железный нарком» оказался коллекционером тёмных желаний.
Чемоданчик компромата на Ягоду мог бы послужить сценарием для сюрреалистического фильма. 3904 порнографических снимка — не статистика, а маниакальный труд. Столько не накопить между партийными собраниями — это годы методичного собирательства, будто он составлял энциклопедию запретного.
Но главные «экспонаты» и вовсе не умещались в рамки социалистической морали:
Женская одежда в его гардеробе напоминала склад модного ателье: 130 пар чулок, десятки блузок — больше, чем мужских рубашек. Историки до сих пор ломают копья: то ли это трофеи любовниц, то ли намёк на тайные трансвеститские наклонности. Ягода, словно гоголевская «Шинель», оставил после себя лишь намёки и шепотки.
Мемуары невозвращенца Агабекова рисуют картины, достойные декадентского романа: «комсомолки на ужин», секретарь-садист в роли суфлёра разврата. Но здесь правда тонет в чернилах пропаганды. Да, коллекция Ягоды — свидетельство двойной жизни, но был ли это культ плоти или просто способ убежать от страха, в котором он сам же и жил?
Его падение напоминало ритуальное жертвоприношение: сначала Сталин дал ему вкусить власти, затем — превратил в пугало для остальных. А коллекция? Всего лишь декорации к трагедии человека, который слишком хорошо знал, как работает машина террора — пока не оказался под её катком.
